Еврейский Мир

 Реальная хохмочка по поводу еврейских талантов.

 Вы наверное слышали волнующую новость о том, что чья-то дочка уехала в Израиль?  Щчас будете таки да смеяться – не просто уехала – а вдобавок гиюрнулась там и взяла в мужья настоящего целого еврея!  Могу вас успокоить, не волнуйтесь, крепко садитесь там, и слушайте сюда – это моя дочка!  Скажу между нами, если таки доживу до 120-ти, что я даже не удивлюсь, если дочкиного правнука назовут Давид и он станет пастухом в кибуце; кому-то палистимлянину даст хорошенько булыжником по антисемитскому лбу;  прикинется сумашедшим чтобы не попасть судье Саулу под Высший Суд Справедливости нашего министерства Правды; станет каким-нибудь президентом и получит очередную шнобелевскую премию в борьбе за мир в Иерехоне или Газе!  А почему бы и нет?  Ведь у дочки теперь там тоже свои дочки – Наоми и Рут.  Чувствуете, чем пахнет? Ногами Грядущего Мошиа… ой я кажется что-то не то сказал!

Как положено в приличных еврейских семьях после садьбы на исходе девяти месяцев, дочь захотела меня осчастливить и сделать дедушкой!  Моя хоть и русская (мой папа называл ее «шикса»), но таки не плохая жена (а моя мама называла ее «честная и хорошоя, каких еще поискать надо»), как понимаете, мать наших детей (мой ребе называл их русскими по-галахе и евреями по-паспорту), в тоске — и в тоске опасной!  Шутка ли сказать, 27 лет назад, когда еще носила в животе нашу полу-еврейскую крошку, клялась, что никогда не ступит на землю Израиля!  Потому мол, что боится, что у нее маленький нос и ее там сразу раскусят.  (Замечу, еще если кто не знает, что дочка похожа на меня – а сын на свою маму).  Но ехать надо – дочка на сносях и давняя клятва аннулируется в печали и тоске с одной стороны, и в радости увидеть умножение семейства – с другой.  Вы конечно думаете, что аннулировать такую клятву – дело пустяшное?  Но как говорится в нашей Святой Книге: «Живой-На-Небе посмеется и т.д.»  Так что улыбайтесь друзья, как делают в стране Колумба, чтобы загодя быть готовыми ко всяким сладким небесным хохмочкам, падающим на наши счастливые головы, як мана в пустыне вопиющего…   

— Слыханное ли дело? –  умирающим голосом жена известила весь мир и посмотрела на меня такими глазами… бекицер говоря, глаза ее угражающе наливались страшным оружием Евы — той росой, от которой у Адама должено испортиться зрение, пока он не совершит какой-то подвиг!  Ну там убъет дракона-горыныча, злодея-обамыча или принесет зарплату и букет цветов с духами, на худой конец.  Ну такие это были глаза напротив — ну прямо-таки про которых поется в известной на весь мир песне «еврейские глаза».  А когда она в тоске, а тоска у нее опасная и почти еврейская,  то и говорить начинает по-еврейски, но только русскими словами.  Кто на Брайтоне не попадал на такую семейную оперу, что руки сами тянутся схватить какой-нибудь Курьер или даже Еврейский Мир на худой конец, бросить философии, найти работу грузчика и принести на полку пачку долларов калыма, бакшиша, пропитанных потом или кровью?  Но поджав ноги в любимом кресле и усевшись калачиком, как умирающий лебедь в белой пачке, она решила меня пере-философствовать, пере-сочувствоать и разжалобить – это меня! – тертого калача, видавшего виды и знающего что-почем!  Сами понимаете, я не из тех, что идут десятком за рванный доллар!  Сын, (а ему скоро 30, нивроку до 120-ти) услышав, что начинается бесплатный концерт одного актера, вернее актрисы, тут же прибежал в зал и уселся на лучшем месте в ложе – то есть сел на пол, а голова на коленках у мамочки.  Она гладила его по голове и ее трагичкский голос вдруг ожил и окреп, переходя с адажио в аллегро, на лету творя либретто и лейтмотив.

— Кажется это твой еврейский Б-г надо мной опять смеется, не дай Его Б-г, чтобы вас всех черти полосатые взяли!  Я теперь должна покупать билет в Израиль, ставить визу в паспорт, где печати скоро некуда будет ставить!  И там будут ваши настоящие еврейские буквы — алеф-бет!  А потом мне с этими буквами придется ехать еще к моим родичам в Казахстан и мне там станет совсем весело на их таможне!  Представь казаха, в зеленой тюбетейке типа алах-акбар, и как оно смотрит на мои еврейские буквы в паспорте, а потом — на мой курносый нос!  И что ОНО скажет хорошего сказать?  И как ОНО бровушками вылупит глаза?  У меня же от страха сразу выскочат на лбу три слова  — — мене, бене, такел!  И знаешь что это там будет?  А будет, шо я шпионка мирового сионизма!   Что я приехала захватить мировое господство в Алма-Ате!  Что я буду продавать весь хлопок и баранов американскому империализму и выведу еврейское яйцо, как в фильме Барат!  И кто докажет потом, что я не верблюд в Кара-Куме, а  бедная овечка?   Что приехала проведать тетю и дядю?  Как говорила твоя мать, а тебе бы хоть половину ее ума, — нехай все дурные сны, которые снились мне этой ночью, прошлой ночью и прошлогодней зимой, лучше свалятся на головы моих врагов!  Дал же Б-г твоей дочке талант на двоих, или даже на троих – и какого черта полосатого?  Кому нужна ее пачка грамот из Джульярда, роялити за копозиции, ролик в «гуд монинг Америка»?  Ты, «идыше коп», думал, что «слава» подстегнет ее талант?  Ха и ха и три раза пальцем в небо!  А в Гарварде она что, училась как все нормальные еврейки, или даже хоть как все простофили, но практичные люди, — на доктора или лоера?  И нашла бы хоть какого-нибудь, но работящего, хоть обезьяну, но обыкновенного, пусть даже и завалящего американца, — но без каббалы в башке?  Как говорила твоя мать, угораздило же ее родить тебя — мне на мою голову с этим цуресом в твоей голове, — что ведь еврейский лоер из Гарварда на-сейчас – это все равно еврейский инженер из Одессы в-сто-лет-назад — это же уважаемый человек, золотое дно!  И еще — что бы у нас был такой же щастье-нахыс от детей, какой ты, дорогой подарочек наш, был нахес у нее!  Таки да! — имею я теперь этот нахыс на горе мне! – твоя дочка взяла – джуиш стади!  Ну да, как же! — это же золотое дно, «щастье привалило», шей третьий карман на пиджак и беги покупать фетровую шляпу, чтоб иметь приличный вид и мне сказать, что я уже не жена грузчика, а мать Гарвардской градюэтки!   Вот ты, ее отец, хоть какой-никакой — а еврей, и я 30 лет назад, дура набитая, думала, что евреи сильно любят семью и детей!  Кстати, не знаешь, где это написано и кто сказал?  Вот тогда найди мне для дочки хоть одно место в Курьере или даже в твоем Еврейском Мире, где в черной рамочке с голубой каемочкой, пишут, что срочно требуется молодой специалист по «джуиш стади»!  Немедленное устройство и все бенефиты!  Прием без интервью, фи, предоплаты и комиссионных!  Только у нас — только враз и сейчас!  Спешите, чтобы успеть! Ась? Нема?Да уж, хорош ваш хваленый Гарвард!  Хорошо еще, что твоя мать уже в ином мире, и не видит этого цуреса на наши головы!  Это же позор на весь мир, нет — на весь Брайтон, если спросят – а на что это таки да выучилась ваша гениальная девочка в Гарварде?  И что мне ответить?  Как мне обяснить, что так это очень важно в нашем суровом мире где человек-человеку — ВАУ – так важно — шутка ли сказать — джуиш стади!  Ой, забыла на минуту – никто же не имеет понятия — что это за стадо такое?  Ты имеешь?  Я – нет!  Может спросишь в своем Е-Мэ?  Наверно дочка таки вся в тебя – умная-то умная, но как у вас всех евреев, от большого ума – горе одно!  Ну скажи, не бойся!  Или опять в рот воды набрал и фантазируешь, чтобы такого еврейского написать в ваш боевой листок?

Вы меня спросите, и я вам точно скажу, что когда баба подходит к концу своей оперы «Тоска» и возникает музыкальная пауза, то у каждого мужика, будь он еврей или хоть даже простой человек или даже хоть черт с кочергой, — а закопошится внутри червь-искуситель, — чтоб ему ни дна ни покрышки!  И   точит змеюка, точит и нашептывает на ухо: «Ну что за беда женщине ответить?  Или кишка тонка?  А, где наша не пропадала — нехай баба да убоится мужика своего!» 

— Ну да, насчет горя своими глазами еще пока не видел, у нас все еще впереди, – тихо отвечаю, со страхом ожидая каденции оперы (или даже кадетты с поварежкой) — но мы же евреи, в среднем, ведь умнее других?  Правильно — вот дочка пошла в меня, получала одни отличные оценки и в конце концов нивроку объевреилась окончательно!  А вот сын наш скорее русский, в тебя наверно – работать не спешит, мечтает заниматься торговлей и спекуляцией… или в эсэсай метит, в лотерею мильон, суд в мильон, рыбку ему золотую подай, 30 лет «на печи лежит» как илюшин, силы на бусурман наверно копит… чтоб он был нам здоров хоть до… 

                — Ну да, мели емеля – твоя неделя!  Виданное ли дело – все слушайте сюда!  Да разуй глаза, простофиля ты, дурачина — это мы, русские, самые умные!  Да у русских литература, Чайковский, Плисецкая, Хазанов, Ландау, Кулибин, Гагарин, атомная бомба – воскликнула жена и умирающий лебедь исчез, как по мановению дирижерской палочки, и на ее месте показалась уже родина-мать одной рукой как бы с мечем, призывая на отечественную войну за талантливость русской нации, а второй, как щит, подняла в ладони голову сына, наверно что бы я на его лице получше увидел следы Кулибина и Гагарина!  А может быть, даже чтобы его голова сказала какое-нибудь весомое, но умное русское слово?  И голова  сказала.

— Ну правильно папа говорит, – фальцетным петушком воскликнул сын. — Майка умная, а я у вас вот русский дурачк и учился на тройки и двойки.  Ну даже в сказках пишут, что  – Иванушка же дурачок?  Но зато же ему лучше всех, помучается и найдет золотое дно или мильон-что-плохо-лежит, а потом таки да, живет как у Б-га за пазухой!

Наступила вторая музыкальная пауза… сын медленно посмотрел на меня, на мать у которой рот застыл бубликом, а глаза стали выдуваться из яблок и ползти на лоб…  Потом он положил мамину руку себе на плечо, сунул свою голову ей под мышку и улыбнулся такой блаженной улыбкой, которой бы позавидовал любой буддист, ловящий нирвану за хвост…

На этом обсуждение талантов оборвалось,  жена схватилась за голову и еще долго не знала – плакать ей  или смеяться!  А вы как думаете?