(Окончание)
Давид внимательно посмотрел на «пострадавшую». На вид женщине было уже за пятьдесят. Одета она была, как простая крестьянка. Из-под накинутого на голову цветного платка выбивались седые волосы, лицо было изрыто глубокими морщинами, но глаза светились весельем и добродушием, как у девчонки, которая все еще жила где-то внутри этого состарившегося тела.
Она походила на еврейку, но поручиться за это Давид не мог. Вполне возможно, что она – обыкновенная русская крестьянка…
– Может, рассказать ей мою беду? – неожиданно подумал он и тут же сам себя одернул: – А вдруг она ненавидит евреев? И донесет на меня милиционерам?
Его лихорадочные размышления были прерваны громким возгласом кондуктора: «Посадка!»
Давид в панике оглянулся. Сгрудившаяся на платформе толпа штурмовала двери вагонов. Отчаяние на миг парализовало его, но он тут же очнулся. Набрав полную грудь воздуха, он тоже ринулся к дверям, толкаясь, крича и пробиваясь внутрь вместе со всеми.
Не успели еще люди как следует расположиться на тех местах, где им предстояло сидеть или стоять в течение нескольких ближайших часов, как поезд дернулся и медленно двинулся вперед. Поначалу неторопливо, он с каждой минутой набирал скорость, шел все быстрее и быстрее, и вскоре станция осталась далеко позади.
Забившись в угол, Давид напряженно разглядывал попутчиков. Одни пытались заниматься своими делами, другие дремали, третьи бессмысленно таращились в пустоту. Глаза Давида вновь остановились на той самой «пострадавшей» женщине.
– Или я сейчас же что-то придумаю, или меня выбросят из поезда. А то и арестуют, – тревожно думал он. – Придется рискнуть! Попробую заговорить с ней. А на всякий случай обращусь на идиш, – если она не поймет, то уж, по крайней мере, не донесет.
Собравшись с духом, Давид придвинулся поближе к женщине. Вообще-то он вовсе не собирался исповедоваться перед незнакомым человеком, но стоило ему заговорить, как он уже не мог остановиться. Все это время женщина смотрела на него молча, словно не понимала ни слова, но он будто не замечал ее молчания – все рассказывал и рассказывал взахлеб: как осиротел в десять лет, как странствовал из дома в дом и из города в город, как, наконец, нашел место, где мог жить и учиться, и как ему велели уходить оттуда, чтобы спастись и продолжать учебу. И вот теперь, закончил он, уже злясь на себя, но все равно не в силах сдержать непрошенные слезы и вырывавшиеся из души слова, и вот теперь у него нет ни билета, ни денег, ничего…
Он давно замолчал, но женщина продолжала все так же спокойно и молча смотреть на него. Прошло несколько секунд, которые показались ему вечностью. Она отвернулась, зачем-то полезла в сумку, порылась в ней и вытащила оттуда смятую бумажку. Билет до Киева. Какое-то время она так же молча разглядывала вытащенный билет, потом протянула его Давиду и спросила по-русски:
– Это до Киева?
– Да, но…
Нет, напрасно он рассчитывал, что она отзовется на его слова, что-то посоветует, чем-то поможет. Единственной ее реакцией был все тот же пустой, бессмысленный взгляд.
Он хотел было объяснить ей все еще раз, но она уже не смотрела на него. Протянув билет сидевшему рядом мужчине, она повторила свой странный вопрос:
– Извините, это до Киева?
– До Киева, – недовольно буркнул тот.
– Спасибочки вам, – поклонилась она и, словно все еще сомневаясь, повернулась к соседу с другой стороны:
– Извините, по этому билету я могу доехать до самого Киева?
– Можете, мамаша, можете…
Женщина поднялась и пошла по проходу. Давид с недоумением смотрел ей вслед. Она протискивалась от одного пассажира к другому и каждому задавала один и тот же вопрос:
– Скажите, будьте добреньки, докуда этот билет?
– Да до Киева же! Ты что, читать не умеешь? – проворчал какой-то армейский сержант.
– Точно до Киева? – переспросила она женщину еще через несколько скамеек.
– Точно, точно!
Став участниками неожиданного развлечения, пассажиры оживились. Большинство попросту развлекалось бесплатным зрелищем; лишь немногие выражали странной женщине свое сочувствие. «Б-же праведный, помоги! – думал Давид с растущей тревогой. – Единственный человек, с которым я поделился своими бедами, – и тот ненормальный! Что же делать?»
Впрочем, предпринимать что-либо было уже поздно – в вагоне появился кондуктор. Это был высокий, плотный, багроволицый мужчина, говоривший внушительным басом.
«Билеты! Попрошу предъявить билеты!» – крикнул он, и в вагоне тотчас началась обычная суматоха. Пассажиры один за другим доставали свои билеты и послушно вкладывали их в требовательно протянутую к ним мясистую ладонь.
Давид тоже стал нервно обшаривать карманы, хотя у него-то никакого билета не было и в помине. Руки у него дрожали, ладони и лоб покрылись холодной испариной. Нечего было и надеяться, что кондуктор позволит ему остаться в вагоне. Но ведь не станет же он останавливать состав, чтобы высадить «зайца»! Неужели его вышвырнут на полном ходу?! Давид представил себе эту картину, и все его тело вдруг отчаянно заболело. Безумные видения проносились перед ним с отчаянной быстротой: еще несколько секунд – и кондуктор сердито потребует его билет; он начнет объяснять, что у него нет билета, но не успеет сказать и нескольких слов, как тот схватит его за горло и потащит по проходу к дверям; не помогут ни мольбы, ни слезы – кондуктор с грубой руганью вытолкнет его из дверей в пустоту. Если повезет, он упадет в траву и сломает ногу, может быть, руку, пару ребер, отделается царапинами и синяками, потеряет сознание от удара, получит сотрясение мозга… Но возможно, его ожидает страшная смерть под огромными колесами, которые перемелют и изуродуют его тело до неузнаваемости…
«Он уже в соседнем купе, – лихорадочно соображал Давид, – еще две-три минуты, и кончится не только моя поездка, но и вся моя жизнь…». Набитый людьми вагон не составлял большого препятствия для опытного железнодорожника – он привык продвигаться в этой толчее. Давид еще глубже втиснулся в свой угол – может быть, его не заметят! Сердце колотилось о ребра, казалось – оно вот-вот лопнет. Он судорожно озирался по сторонам. Внезапно, через дверное окно, он увидел второго кондуктора, который приближался к их вагону с противоположной стороны. Он показался ему точной копией того, который шел к нему по проходу.
* * *
За всеми этими размышлениями Давид совсем забыл о своей странной соседке. Она, между тем, давно кончила свой загадочный обход и теперь снова вернулась в свое купе. Посторонившись, чтобы пропустить ее, Давид попытался выдавить на сведенном страхом лице некое подобие приветливой улыбки. «Надо проявить уважение к пожилому человеку, – уныло подумал он, – кто знает, может, это мой последний шанс сделать мицву». Женщина неожиданно улыбнулась ему в ответ и так же неожиданно громко заговорила:
«Они все говорят, что мой билет действителен до самого Киева».
Она сунула ему под нос свой злополучный билет, потом снова улыбнулась своей глуповатой, беззубой улыбкой, стала протискиваться мимо Давида и вдруг на ходу сжала его руку своей жесткой ладонью. И внезапно он ощутил, что она всовывает ему в руку эту драгоценную помятую бумажку!
– Ваш билет, гражданка! – громыхнул над ними мощный бас кондуктора.
И тут женщина вдруг закричала на весь вагон:
– Где мой билет? Куда он делся? Ой, горе, я где-то потеряла свой билет! – она вопила так, что могла бы разбудить мертвеца.
Кондуктор подозрительно посмотрел на нее.
– Клянусь могилой моих родителей! – снова закричала она и для убедительности сплюнула прямо на сверкающие башмаки кондуктора. – У меня был билет до самого Киева, я только что держала его в руках! Куда же он делся? Вы же все видели, что у меня был билет, правда?
И она повернулась к пассажирам в поисках подтверждения.
– Точно, у нее был билет, я своими глазами видел, – отозвался какой-то добровольный свидетель.
– Я тоже видел, – сказал другой.
– Да она, наверно, его уронила, – высказал предположение третий.
– Где мой билет?! – опять завопила женщина. – Я же только что держала его в руках!
И с этими словами она принялась лихорадочно рыться в своих сумках. На пол полетели засохшие куски хлеба, овощи, какие-то тряпки. Она продолжала яростно шарить в сумках, вышвыривая наружу все их убогое содержимое. Слетевший с головы красный платок приземлился прямо на кондукторской фуражке.
– Да оставь ты ее в покое! – крикнул какой-то пассажир. – Не видишь, что ли, с кем дело имеешь? Она же придурковатая!
– Точно, чокнутая она, не стоит с ней связываться! – присоединился еще один. Кондуктор, видимо, тоже решил, что с него достаточно.
– Ладно, брось искать, – милостиво разрешил он. – И не ори так, я тебе верю.
– Но где же мой билет! – все так же отчаянно продолжала кричать женщина. – Он должен быть где-то здесь! Он только что здесь был, все же видели!
– Был, был, – начали хором успокаивать ее соседи.
– Да будет тебе, кончай орать, – недовольно сказал кондуктор. – Сунула куда-то, потом найдешь. Я и так верю.
– Правда, начальник? Я могу ехать?
– Да ладно уж, никто тебя не тронет.
– Ой, спасибочки вам, гражданин начальник, – она поклонилась кондуктору и осторожно сняла свой платок с его фуражки. Вокруг захохотали. Кондуктор от злости побагровел так, что его лицо стало того же цвета, что и платок, который только что его украшал.
– Ну тебя, растяпа! – буркнул он и тут же повернулся к Давиду.
– Билетик попрошу!
Сдерживая колотившую его дрожь, Давид протянул ему драгоценный билет и только тогда перевел дыхание.
Когда кондуктор прошел дальше, в соседнее купе, Давид снова забрался в уголок и отыскал глазами свою спасительницу. Их взгляды встретились, и ему показалось, что она чуть заметно ему подмигнула. В ушах у него зазвучал напев Эйн од Милвадо, которому научил его реб Лейзер. И впервые за это долгое страшное утро он вдруг ощутил спокойную уверенность, что в конце концов и у него все будет хорошо.
Ханох Теллер
Из книги «О том, что на душе»
Рассказы о реальных событиях
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
