Манхэттен

Окончание.

Патрик уехал по делам фирмы в Чикаго, до конца недели он не вернется. Костас очень кстати получил повышение по службе и теперь мог проводить некоторое время вне супермаркета, инспектируя отделения в других районах. Они встречались после полудня у Айрин. Всю эту неделю она не бывала в греческом ресторане, даже немного соскучилась. А в остальном это была совершенно замечательная неделя.

«Как хорошо, что у нас таунхауз, а не кондоминиум в башне Трампа, тот, что Патрик хотел осенью купить и чему я так мудро и, как оказалось, своевременно воспротивилась, — думала Айрин. — Там в вестибюле сидел бы консьерж, а то и не один, и визиты Костаса не остались бы незамеченными…»

Патрик никогда не доходил до мансарды, для его большого, тяжелого тела это было слишком высоко. Впрочем, он почти никогда не спускался и в полуподвал, где находились прачечная, бойлерная и другие хозяйственные помещения. Их супружеская спальня располагалась на втором этаже, там же был и его кабинет и библиотека, а кухня, гостиная и столовая находились на первом, и вся домашняя жизнь Патрика протекала в этих двух уровнях. Мансарда менялась, обзавелась, помимо новых штор, широченной кроватью, толстым индийским ковром из Кашмира, напольными лампами из цветного стекла, в ванной комнате появились египетские полотенца, махровые халаты и коврики, на столе ежедневно появлялись свежие цветы в высокой синей вазе, а Патрик оставался в блаженном неведении. Айрин была с ним очень мила и заботлива, на работе все шло отлично, несмотря на кризис, и новая инспекторша из отдела кадров весьма благосклонно отнеслась к идее совместной поездки на симпозиум в следующем месяце.

Айрин было очень хорошо с Костасом. Легко, беспроблемно, весело, как не было в молодости, когда все мужчины воспринимались с точки зрения благоустройства жизни, и поэтому никакой свободы в отношениях быть не могло по определению. Но теперь, с Костасом, она ничего от него не ожидала и не хотела, кроме одного — чтобы он был. И Костас ничего не ждал, не просил, не домогался. Приходил, касался, ложился в кровать, крепко обнимал, чокался бокалом с золотистым шардонне, рассказывал какие-то смешные истории. И очень вовремя уходил, не оставляя у нее никакого послевкусия. Он обсуждал с ней проблемы на работе, бейсбольный матч, на котором он был в воскресенье, рецепты греческих блюд. Б-г знает, о чем они говорили, да и неважно было — о чем, важно было — как легко и интересно с ним говорить, спорить и соглашаться и смеяться его незатейливым шуткам. Она даже как-то сказала, что сожалеет о несовпадении их возрастов — если бы они принадлежали к одному поколению, у них мог быть шанс на долгую и счастливую жизнь вместе. На это Костас, посмотрев на Айрин с печальной улыбкой, от которой у нее защемило сердце, сказал:

— Милая Айрин, разве ты не знаешь, что долго и счастливо живут только в сказках. Нам повезло, так будем радоваться сколько возможно.

Он запел: «Love me, love me, say you do», и Айрин, прижавшись к нему, подхватила: «Let me fly away with you». Старушка Симон знала толк в мужчинах, уж она-то полетала в свое время.

Неделя закончилась, и Патрик вернулся из командировки. Последующие три недели они были очень осторожны, встретились лишь дважды, днем и на короткое время. Но потом наступил благословенный месяц октябрь, и Патрик уехал на симпозиум в Торонто, на десять дней. Айрин была так этому рада, что даже, как Патрик не противился, проводила его в аэропорт, чего не делала уже очень давно. Он еле уговорил ее не ждать начала регистрации на рейс. Это была суббота, и пришлось ждать до понедельника. Айрин провела это время в блаженном предвкушении встречи, много гуляла в парке, сидела у озера. Читала недавно купленный бестселлер, очень скучным он ей показался. Слава Б-гу, понедельник все-таки наступил.

Она подъехала на такси к греческому ресторану, заказала вино и мусаку, и стала есть, пить и ждать Костаса. Он немного задерживался, так что она успела еще выпить кофе и съесть кусочек штруделя. Наконец он пришел, сел за ее стол, улыбнулся, поздоровался, заказал свой обычный обед, спросил:

— Он уехал? И надолго?

— На десять дней! — улыбнулась Айрин. — Так я пойду?

Он кивнул, пряча улыбку; она расплатилась за свой заказ, пожелала ему приятного аппетита, попрощалась и медленно пошла домой. День был очень теплый, солнечный, тихий, настоящее лето. И еще долго будет тепло и тихо, и солнечно, только дни будут становиться все короче и короче, напоминая о приближающейся зиме. На углу 81-й и Колумбус она купила букет снежно-белых пушистых хризантем.

Дома она поднялась в мансарду, открыла окно, поставила на стол синюю стеклянную вазу с водой, опустила в нее цветы. Потом спустилась вниз, в гостиную, и стала ждать. Минут через двадцать в дверь позвонили, она вышла в прихожую, открыла. На пороге стоял Костас.

Он вошел, закрыл за собой дверь, обнял ее и поцеловал, и, обнявшись, они поднялись в мансарду… В комнате было тихо, сумрачно, а потом, ближе к вечеру, и за шторами потемнело. Они проснулись, потянулись снова друг к другу. Костасу пора было уходить. Он встал, вышел в ванную, зашумела вода. Айрин тоже встала, надела халат, затянула пояс, медленно причесалась перед зеркалом в тяжелой бронзовой раме, подмигнула самой себе и повернулась к вышедшему из ванной Костасу — попрощаться. Вскинула руки, обняла, потянулась с поцелуем, и тут они услышали, как внизу открылась дверь и голос Патрика произнес:

— Дорогая, я дома. Где ты там?

Айрин опустила руки, отступила на шаг от Костаса и крикнула:

— Иду, дорогой, как я рада, что ты уже дома!

Затем, уже на ходу, уже стоя в дверях, она прошептала Костасу:

— Оставайся здесь, ни звука. Позже, ночью уйдешь, — и неслышно побежала вниз по покрытой ковром лестнице, задержавшись на несколько мгновений в спальне второго этажа — включить свет в ванной, открыть и закрыть кран, бросить полотенце на пол, раскрыть постель.

В прихожей она столкнулась с Патриком и радостно обняла его, прижалась к толстому круглому животу, чмокнула воздух возле его щеки, подняла пальто с банкетки, повесила в шкаф, все это время не переставая говорить:

— Как это замечательно, что ты уже дома! А что случилось, закончилось раньше, почему? Ах, японцы приехали, и тебе пришлось вернуться? Большой контракт? Как замечательно, без тебя они, конечно же, не могли обойтись. Совершенно не дают тебе передохнуть, ну просто жить без тебя не могут… Нет, я понимаю, что на симпозиуме ты работаешь, а не отдыхаешь, но все таки, перемена обстановки…. Хочешь что-нибудь съесть? у меня есть хорошая мусака, да-да, греческая, сейчас я подам…

И она увлекала его за собой в столовую, усаживала за стол, наливала в бокал калифорнийское шардонне, подавала еду, и говорила, говорила…

Потом они поднялись на второй этаж, в спальню. Патрик принял душ, надел пижаму, лег в постель, потянулся было к жене, но вдруг почувствовал себя очень усталым. Отворачиваясь на другой бок, натягивая одеяло до ушей, подкладывая руку под толстую щеку, он сказал:

— Извини, дорогая, я что-то неважно себя чувствую сегодня, устал, наверное, — и через минуту засопел, засвистел носом в подушку.

Айрин выключила свет, лежала рядом, смотрела в темноту, ждала.

«Если я сейчас встану, муж может проснуться. Надо подождать, — думала она, — пусть заснет покрепче. Костас может и сам уйти, знает расположение дверей, и как замки открываются, только бы не забыл отключить сигнализацию. Ничего, все обойдется, все обойдется… нельзя спать, не спи».

Так она лежала, блестела глазами в темноте, мысли грохотали в голове как товарный поезд… Она вспомнила свой городок в Аризоне, горячую пустыню, ящериц, отца на ржавом пляжном кресле перед семейным трейлером, с неизменной бутылкой «Бадвайзера» в руке, в десяти метрах от рельсов трансконтинентальной железки. Как она мечтала сдвинуть это кресло на рельсы перед проходом экспресса. Вместе с папашей. Тяжелое кресло. Когда это было? Вчера? Сто лет назад? Как они грохотали, эти вагоны, и неслись так быстро, никогда не удавалось их сосчитать, сколько же их было в составе, много, много вагонов… Айрин неожиданно уснула, прислонившись к широкой, горячей спине мужа, как провалилась в черную дыру.

Она проснулась оттого, что мягкая опора перед ней исчезла, ее тело потеряло равновесие и она свалилась на живот, лицом вниз. Айрин потерла лицо рукой, и вдруг все вспомнив, села на кровати. Муж стоял у открытой двери, держа перед собой бейсбольную биту обеими руками.

— Что происходит? — спросила Айрин.

— Там, внизу, кто-то есть. Ходит, двигает мебель, я его слышу. Звони в полицию, я пошел вниз, — прошептал Патрик и неслышно скользнул по ковровому покрытию за дверь. Айрин не успела и слова сказать.

Она потерла лоб рукой, встала, набросила халат поверх рубашки, сунула ноги в шлепанцы. Потом подошла к туалетному столу, открыла дверку, отперла потайной ящик и достала блестящий пистолет. Сняла его с предохранителя и вышла из спальни на лестницу. Внизу, на первом этаже, что-то кричали на два голоса, но она не могла понять, что именно. Очень стучало в ушах.

Айрин спустилась вниз и в полумраке гостиной, освещенной уличными фонарями, увидела две фигуры: тучное, пузатое тело Патрика с занесенной битой в руках, и высокое, поджарое Костаса. Они как будто боксировали, кружась по комнате: один наступал, другой отступал, то влево, то вправо. Победа любого из них будет ее поражением.

Айрин подняла пистолет, расставила ноги, как учил инструктор, развернула плечи и расстреляла всю обойму, чтобы наверняка. Тела упали и танец кончился. Очень жаль, что так сложилось, она этого не хотела. Айрин бросила пистолет на пол, повернулась и поднялась наверх, в мансарду. Там она за пару минут сменила простыни и привела в порядок кровать, вытерла пол в ванной, собрала халаты и влажные полотенца. Спустилась вниз, на второй этаж, зашла в ванную, повесила халаты, бросила полотенца на пол, положила простыни в грязное белье. Вышла в спальню, села на кровать, погладила подушку Патрика. Встала, снова поднялась в мансарду, взяла со стола вазу с цветами, спустилась вниз, поставила вазу на стол. Села на кровать, примяла подушку Патрика и, позвонив 911, сказала оператору:

— Нас пытались ограбить, кажется, я кого-то застрелила. И что-то случилось с моим мужем. Пожалуйста, приезжайте поскорей.

* * *

Зима уже закончилась, но тепла все не было. Пасмурные утра, дожди, туман. Не хотелось вставать, вылезать из-под теплого одеяла. Да и не нужно было. У Терисы свои ключи, она уже пришла и сейчас возилась наверху, в мансарде, мыла ванную, перестилала постель, меняла цветы в синей стеклянной вазе. Айрин больше не пользовалась этой спальней, но порядок есть порядок.