Хочется рассказывать о хороших людях, но, случается, тема выбирает тебя сама, и герой выходит на авансцену против твоего желания.
В 1970-е годы по всей Белоруссии гремело имя Владимира Яковлевича Бегуна. При его появлении не то что обычные граждане — заведующие отделами ЦК спадали с лица. Все знали, что с Бегуном шутки плохи: если кто и умел вывести, например, масона на чистую воду, так только он один. Бегун входил в самые высокие кабинеты и принимался делать их хозяевам странные знаки: складывал особым образом пальцы, наклонял голову, подмигивал…
В другое время его бы посчитали сумасшедшим и выгнали взашей, но только не в семидесятые! Перед Владимиром Яковлевичем стояли по стойке смирно и изо всех сил пытались понять, как следует реагировать на его антраша. Ходили слухи, что Бегуна поддерживает сам Машеров.
А началась карьера «серого кардинала» в августе 1968 года. Незаметный журналист, прибывший за несколько лет до описываемых событий из Гродно на работу в «Советскую Белоруссию», готовился к головокружительному взлету: ему предложили стать инструктором ЦК! Скорее всего, именно головокружение от успеха лишило его привычной осторожности: в разговоре с коллегой Бегун назвал ввод дружественных войск в Чехословакию «вторжением».
Слово было не только услышано, но и передано куда надо, и в результате Владимир Яковлевич вместо ЦК оказался на улице — в газете ему больше не было места. А тут еще по Минску так некстати поползли слухи об отважном журналисте, осудившем подавление «Пражской весны»… Владимир Яковлевич весь сжался и ходил серый от ужаса, ожидая следующего удара судьбы.
И удар последовал. В самом что ни на есть прямом смысле!
Рассказывают, что любивший погулять по вечернему городу несостоявшийся партийный работник однажды забрел в незнакомый район. Минск он знал плохо и, надо сказать, не любил. Он ходил между низкорослыми старинными домиками и тихо матерился, что никак не помогало выбраться из их мрачного окружения. Больше всего Владимира Яковлевича пугало то, что район находился в самом центре города — вроде и заблудиться негде. А вот заблудился!
Наконец, попав на узкую улочку, пожалуй, самую узкую из тех, что доводилось ему видеть в Минске, он столкнулся лицом к лицу с тремя молодыми людьми, которые целиком ее и перегораживали.
— Что, отец, не спится? — участливо спросил один. — Погулять вышел?
— А куда я попал? — растерянно спросил Бегун.
— К масонам. К страшным масонам, — ответил все тот же общительный юноша. — Во-он их дом, видишь…
И пока бедолага вглядывался в темноту, кто-то из троих стукнул его по голове так, что все вокруг закружилось: сам собой выскочил из кармана бумажник, отстегнулись часы, слетела позолоченная заколка с галстука (блеск обманул молодых людей — подумали, золото). В общем, ко всем прочим бедам Владимира Яковлевича ограбили.
Попав домой и, не дожидаясь, когда организм оправится от неприятного происшествия, Бегун со своей все еще разбитой головой окунулся в масонство. Он брал в научном зале Ленинской библиотеки то дореволюционный журнал «Ребусъ», то современные идеологические брошюры и не уставал удивляться, как же много вольных каменщиков жило в Минске в прежние дни.
— Но-но, — строго говорил внутренний голос. — Они и сегодня днем где-то прячутся, а выходят на улицы по ночам!
Да в Минске весь Проспект смотрит через ложные масонские окна! Ну и буква «М» опять же кое-что значит…
Первым делом Бегун постарался разузнать о так называемом Доме масонов. Приближаться к опасному месту он остерегался, поэтому знания черпал в основном из печатных изданий. Впрочем, не слишком успешно: масоны умели хранить свои тайны! Уже с годом строительства Дома была путаница: в одних местах называли 1790-й, в других — 1810-й. Еще гуще становился туман, когда речь заходила о хозяевах: масоны какой минской ложи заседали в Доме — из Северного факела или из Горы Табор? Да и были ли они там вообще?
Единственное, что удалось выяснить пытливому исследователю наверняка, так это то, что строили таинственный дом в виде масонского креста, с ложными окнами, укрытыми витражным стеклом. Но как раз это Бегуна не интересовало!
Ему нужны были истории о злодеях тайных советниках и злодеях-губернаторах, о злодеях-офицерах, злодеях-судьях и злодеях-адвокатах, злодеях-артистах и злодеях-художниках, иначе говоря, о злодеях-масонах, которые всякий раз после своих злодейских заседаний выходили в мрачный Музыкальный переулок с кастетами в руках и бессовестно грабили простой народ (к которому Владимир Яковлевич относил, понятное дело, и себя). Историй таких он не нашел, зато с радостью прочитал о том, что царь Александр I в 1822 году дал таки масонам по голове (ага, по голове!) и разогнал их ложи, а масонские печати и грамоты сжег на Ляховском пустыре за старым Еврейским кладбищем. Где еще, как не там!
С каким же негодованием исследователь обнаружил, что масоны никуда не исчезли: через сто лет они жили себе в Минске припеваючи. Теперь они назывались розенкрейцерами, но суть от этого не менялась. Ну и кого, вы думаете, он отыскал среди членов «Ордена Розы и Креста»? Создателя первого революционного фильма Сергея Эйзенштейна, вот кого!
Наткнувшись на записки будущего всемирно известного режиссера, Бегун с ненавистью узнал, что в масонской ложе, кроме него, заседали десятки, на первый взгляд, порядочных людей. Вокруг шла война, а они при этом чувствовали себя полностью удовлетворенными жизнью. Вот, к примеру, о чем сообщал Эйзенштейн матери из Минска, где оказался во время войны с белополяками.
«… Здесь же — прямо Европа. Совершенно свободно продаются, например, лимоны (и только 350 р. штука!), картофельная мука (200р.!), рис (1400 р.), миндаль, чернослив, грецкие орехи, цикорий, шоколады (от 600 р. („домашний“ — немецко-польский-военный-какао-мед) до 4000 р. — настоящий Cailler!), эмалированная посуда, подтяжки, белье (идеальное), булки (200 р. штука) etс. Есть „кафэ“, настоящая сельтерская с экстрактом (15 р. стакан). Сода чуть ни в каждом магазине (1000 р. фунт)… Минск, помимо всех описанных „аттракционов“, сам по себе, — очарователен: чистенький европейский городок, даже с „архитектурой“, тоже новой — empire in Europe.Днем и ночью электричество! Европа!».
Владимир Яковлевич сидел без зарплаты и тупо перечитывал список продуктов. Орехи, шоколад, лимоны… Вот каким было оно — солдатское меню розенкрейцеров. А ему, матросу-потемкинцу, доставалось гнилое мясо с шевелящимися в нем опарышами. О, как он ненавидел! И собственную несчастную жизнь, и зловонную Европу, и проклятый Минск с непотребным Домом.
Подумать только, первый режиссер революции, создатель фильма «Броненосец «Потемкин» стал масоном и якшается с бандитами! Впрочем, чего можно ждать от человека с фамилией Эйзенштейн? Или Шагал? Или Мандельштам? Или… Фантазия уносила исследователя все дальше и дальше, и еще дальше. Тысячи масонов проходили перед его мысленным взором. И был он одинок против этих тысяч!
Владимир Яковлевич продолжал все глубже проникнуть в тайны Ордена: теперь он отчетливо видел в знакомых и незнакомых советских гражданах его агентов и адептов.
От такого соседства Бегуну по временам начинало казаться, что он и сам стал розенкрейцером. Бедняга даже намеревался пойти с повинной в ЦК, но не пошел — понимал, что не пустят. Когда же пытался обсуждать эти свои мысли с бывшими коллегами-журналистами, те шарахались от него, как черт от ладана. Впрочем, многие шарахались еще прежде, чем он затевал свои разговоры.
Жизнь Бегуна становилась все хуже и хуже. И даже еще хуже! Он уже подумывал, не вернуться ли домой, в Гродно, когда судьба сжалилась над ним: редакция либеральной в те годы газеты «Голас Радзiмы» приютила «пострадавшего за правду» журналиста. Тот воспрянул духом, но либералом при этом быть не захотел. Он хотел искать масонов! Теперь уже не в журналах и брошюрах, а в жизни. Ибо во всех своих бедах Владимир Яковлевич винил именно их.
Вот тогда-то, по воспоминаниям современников, ничем неприметный работник пера превратился в пламенного Савонаролу. Как ищейка, он шерстил город и пристально вглядывался в лица прохожих, в фасады зданий, в вывески магазинов… И везде ему виделись тайные масонские символы, и о каждом он спешил сообщить письмом в ЦК — теперь было можно! Его письма падали на благодатную почву: вслух никто об этом не говорил, но все знали, что масоны — это евреи, а евреи не только напали на арабов, но и вообще, сами понимаете…
Владимир Яковлевич очень старался. В результате его стараний сотни людей лишились работы, а еще снесли несколько парковых оград, а еще на «Коммунарке» уничтожили партию конфет, а в музыкальной школе запретили проведение новогоднего вечера… Везде отважный борец с таинственным Орденом находил замаскированные шестиконечные звезды — в металле, на обертках, в приклеенных на стены бумажных снежинках. Его очистительная энергия сметала все на своем пути и вгоняла минчан в ступор.
И лишь хитрые евреи радовались: в 1970-е годы во всю ширь открылись ворота для выезда в Израиль. И, как писал Пушкин, «шумною толпой» они повалили на свою историческую родину. Во многом благодаря Бегуну! Многие при этом ехидно утверждали, что у Бегуна у самого в семье не без масона. И отчество, мол, соответствующее, и фамилия подозрительная. Впрочем, что с них, с врагов, взять.
Владимир Яковлевич провел жизнь в сражениях и написал несколько книг, одна из которых — о сионистах, масонах и сионистах-масонах вскоре принесла ему известность. Называлась она «Вторжение без оружия». Слово «вторжение», когда-то сломавшее карьеру пламенному публицисту, до конца дней не давало ему покоя.
Бегун умер на боевом посту, сражаясь с Орденом. Незадолго перед последним жизненным сражением попав в больницу и узнав, что по субботам процедур не делают, слабеющим голосом он сказал:
Надо же, и здесь шаббат!
Теперь, по прошествии времени, ясно, что борьба его была напрасна. Чтобы в этом убедиться, достаточно поднять голову и увидеть на новых высотных домах типичные «масонские» пирамиды. Евреи уехали, а масоны остались!
Все эти события давно забыты минчанами. Напомнить о них мог бы двухсотлетний «нехороший» дом. Однако, сравнительно недавно, превратившись в Музей истории театра и музыки, он официально перестал называться «Домом масонов». Чья-то заботливая рука заменила памятную табличку при входе, и теперь он именуется просто «Гiсторыка-культурная каштоўнасць ХIХ стагодзя».
Михаил ВОЛОДИН
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
