«Соединенные Штаты должны сделать все, что в их силах, для помощи в восстановлении здоровья мировой экономики, без которого невозможна ни политическая стабильность, ни прочный мир. Наша политика направлена не против какой-либо страны, а против голода, нищеты, отчаяния и хаоса. Наша цель — оживление мировой экономики, которое создало бы политические и экономические условия для существования свободных институтов».
Эти слова произнес ровно 70 лет назад, в начале июня 1947 года, госсекретарь США Джордж Маршалл. Его речь перед выпускниками Гарвардского университета дала старт «Программе восстановления Европы» (European Recovery Program), вошедшей в историю как «план Маршалла». С тех пор это название стало в каком-то смысле именем нарицательным, обозначающим такую форму помощи успешной экономической трансформации других стран, которая приносит успех, как получателям этой помощи, так и донорам.
Официально участие в «плане Маршалла» было предложено также Советскому Союзу и странам Восточной Европы, которые в конце 1940-х годов попали под все более сильное политическое влияние Москвы. Сталин, однако, от американского проекта отказался — более того, он запретил участвовать в нем и восточноевропейским союзникам. Чехословацкому министру иностранных дел Яну Масарику, который вместе с другими руководителями страны был с этой целью вызван «на ковер» в Кремль, приписывают горькую фразу: «Я ехал в Москву свободным человеком, а вернулся сталинским лакеем». Как бы то ни было, и Чехословакия, и Польша, изначально соглашавшиеся присоединиться к «плану Маршалла», под давлением СССР отказались от этого намерения.
Более 40 лет спустя, по окончании холодной войны, много разговоров было о возможности нового «плана Маршалла», который помог бы попавшей в тяжелую ситуацию России и другим бывшим советским республикам трансформировать их экономику и политическую систему. Однако этого не произошло.
О состоявшемся «плане Маршалла» для Европы и несостоявшемся — для России в интервью Радио Свобода рассказывает историк-американист Иван Курилла.
— По вашему мнению, каковы были основные мотивы тогдашнего руководства США, заставившие Вашингтон выступить с планом Маршалла? Чего там было больше — альтруизма или здравого расчета? Понятно, что оживление экономики послевоенной Европы в конечном счете благоприятно сказалось и на американской экономике.
— Был, конечно, и расчет, и учет опыта Первой мировой войны. Все помнили, что Европа, которая оказалась ослабленной после Первой мировой, потом стала питательной средой для появления авторитарных режимов. 1920-е годы так и не привели Европу к процветанию. Экономический кризис тогда создал питательную почву для диктатур. Одной из главных задач тех, кто планировал «план Маршалла», было не допустить того, чтобы в Европе снова вызрел авторитаризм какого-то рода. Причем в это время уже говорили не столько об опасности возрождения нацизма, сколько об опасности распространения коммунизма, учитывая возросшее влияние компартий во многих странах Европы, в том числе и Западной. Благодаря большой роли, которую коммунисты сыграли в годы войны в антифашистском сопротивлении в Италии, например, или во Франции, все это было достаточно реальным.
Конечно, со стороны США был политический расчет в большей мере, чем экономический.
Экономические расчеты, наверное, добавились уже в процессе проработки деталей. Конечно, американские компании захотели пролоббировать свое участие в восстановлении Европы. Так или иначе, эта программа помогла странам Европы восстановиться, наверное, быстрее, чем это было бы без нее. Во всяком случае, характерно, что с тех пор в мире очень часто слышатся требования создать новый «план Маршалла» для кого-то еще. Говорили о том, что России нужен был такой план в 90-е годы, говорят об отдельном «плане Маршалла» для Украины, его проработка в последние годы идет, в других регионах мира на «план Маршалла» тоже постоянно ссылаются. То есть так или иначе общий результат этого плана оценивается обычно положительно.
— Участие в «плане Маршалла» было предложено и Советскому Союзу. Что заставило Сталина отказаться и запретить участвовать в нем своим восточноевропейским сателлитам? Он почувствовал то, о чем вы сказали, эту антикоммунистическую направленность плана, или там какие-то другие соображения тоже были?
— Можно было и не чувствовать, это и так ясно. Ведь реципиентам в рамках «плана Маршалла» предъявлялись и политические требования, в том числе проведение свободных выборов. Понятно, что такие требования были не готовы выполнять советские власти и просоветские правительства в Восточной Европе. Были, конечно, исключения, подтверждавшие правило. Отказалась от «плана Маршалла» Финляндия, которая зависела в этот момент от Советского Союза. Напротив, на более позднем этапе получала помощь через программы, связанные с «планом Маршалла», Югославия — это случилось после того, как произошел разрыв между Тито и Сталиным. В итоге, если смотреть на географию получателей «плана Маршалла», то получилось если не полное их совпадение с западной сферой влияния, то очень значительное — на 95% где-то. И в тех странах, которые стали получать помощь по «плану Маршалла», влияние коммунистов было ослаблено. Это и являлось одной из целей плана. Нельзя говорить о нем только как об экономической помощи, у него были и политические задачи. Ведь в том же 1947 году появилась доктрина сдерживания коммунизма, так называемая доктрина Трумэна. Все это лежало в рамках представления о мире, в котором наступает коммунизм, а демократические страны обороняются. Не то что Сталин был прав или не прав, но в его логике было понятно, почему Восточная Европа не вошла в этот план.
— То есть можно сказать, что отчасти та критика «плана Маршалла», с которой тогда от лица СССР выступал Молотов, называя этот план инструментом американского господства в Европе, хотя бы отчасти была оправданна?
— Критика Молотова выглядела чисто идеологической. Формально получилось, что Молотов отверг предложение американцев. Сейчас многие историки утверждают, что американцы и не надеялись, что Советский Союз включится в «план Маршалла». Мне трудно дать однозначные оценки. Тогда возникла ситуация, когда обе стороны начали подозревать в действиях оппонента худшее.
— Былое союзничество переросло во взаимное недоверие.
— Можно сказать так. Госдепартамент США понимал, что Сталин откажется, и понимал, что если вдруг чисто теоретически Сталин бы не отказался, то очень трудно было бы провести через Конгресс решение направить большие средства в Советский Союз. Поставки большого количества товаров, а тем более обширное кредитование Советского Союза в 1947 году уже представлялись невероятными. А именно их надо было проводить по «плану Маршалла». Но в итоге до Конгресса дело не дошло, потому что Сталин отказался от участия уже на первом этапе. Обе стороны облегченно вздохнули тогда: мол, не будет внутренних проблем из-за этого.
— А можно ли сказать в этой связи, что реализация “плана Маршалла” в Западной Европе заставила Кремль ускорить советизацию и коммунизацию Восточной Европы? Потому что 1947 год — это еще все-таки не совсем жесткие режимы в Восточной Европе, еще многопартийность сохраняется и так далее. Можно сказать, что Сталин решил затянуть гайки в связи с таким американским наступлением в Европе, которым он считал «план Маршалла»?
— Есть историки, которые говорят о том, что Чехословакия готова была поучаствовать в «плане Маршалла», может быть, и Польша. Действительно, информация об этом, которая пришла в Москву, заставила Советский Союз более жестко устанавливать свой контроль над этими странами. Скорее всего, это действительно было одним из факторов, но не единственным, ускорения формирования просоветских режимов в странах Восточной Европы.
— Вы уже упомянули в начале нашей беседы, что в 90-е годы часто говорили о «плане Маршалла» для России, иногда и для других постсоветских стран. По вашему мнению, почему, хотя Запад оказывал тогда определенную, порой значительную финансовую и гуманитарную помощь, ничего подобного «плану Маршалла» для России так и не появилось? Может быть, если бы такой проект был реализован, то и ход постсоветской истории России был бы несколько другим?
— Это очень привлекательное рассуждение. Я бы его сам в какой-то форме c удовольствием повторял. Но, наверное, это было мало реалистичным в том состоянии, с учетом того, как видело ситуацию американское руководство. Если чисто теоретически представить себе подобный вариант помощи, то он мог бы, наверное, изменить ситуацию в постсоветской России. Потому что тогдашняя Россия, по моему убеждению, в 90-е годы была более пластична. Мы переживали такой кризис идентичности, при котором бóльшая интеграция в мировые структуры, большее сотрудничество, наверное, могло бы повлиять на ход событий внутри страны. Я не вижу неотвратимости того, что в России получилось сегодня. 90-е годы были временем, когда можно было повлиять. Я помню эти рассуждения в самой России в начале 90-х, о том, что мы переживаем очень тяжелые времена и, наверное, бóльшая помощь Запада могла бы сыграть свою роль. Хотя есть и точка зрения оппонентов, которые говорят, что при той структуре власти деньги все равно ушли бы не туда. Я хотел бы быть ретрооптимистом и думать, что это могло бы повлиять на Россию. Но, возвращаясь на позицию реализма, посмотрев на мир начала 90-х глазами американского политика, мы увидим, что никакой необходимости в таком плане не было. В отличие от ситуации после Второй мировой войны, когда были опасения по поводу прихода коммунистической диктатуры, в 90-е ситуация представлялась иначе. Главный оплот авторитаризма разгромлен, никакой опасности, которая могла бы в перспективе угрожать Соединенным Штатам, вроде бы нет, и никто даже не заикался в США о том, что нужна какая-то объемная помощь. Может быть, это была близорукость американских политиков, но, рассуждая чисто реалистически, понятно, почему «план Маршалла для России» так и не появился.
Беседовал Ярослав ШИМОВ
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 4,00 из 5)
Загрузка...
