Когда появились первые художники-евреи, как они решали дилемму между национальным и общечеловеческим и почему американский и советский авангард представлен почти сплошь еврейскими именами — в интервью с израильским искусствоведом, главным куратором Еврейского музея в Москве, приглашенным лектором магистерской программы по иудаике НаУКМА Григорием Казовским.
– Григорий, евреев часто называли «народом без искусства» (по аналогии с «народом без земли»). Насколько это верно, если мы говорим о живописи, а не ритуальной иудаике?
– Это верно лишь в том смысле, что до эпохи Хаскалы (Просвещения) такой профессии, как художник, у евреев просто не существовало. Но, например, среди известных медальеров, скульпторов и резчиков эпохи Возрождения есть немало еврейских имен, которые упоминает основоположник современного искусствознания Джорджо Вазари. Не говоря уж о том, что существует колоссальный пласт еврейского народного искусства, который малоизвестен — в нашей истории гораздо больше утрат и потерь, чем уцелевших артефактов.
Первые же профессиональные (в европейском значении этого слова) живописцы-евреи появляются в начале XIX века, наиболее известным из которых стал Мориц Оппенхейм в Германии…
– А кем они сами себя считали — немецкими художниками с еврейским акцентом или еврейскими художниками, живущими в Германии?
– От акцента они как раз старались избавиться — в полном соответствии с идеалом Хаскалы, гласившим, что можно быть хорошим евреем и добропорядочным гражданином своей страны. В этом смысле очень характерна работа Оппенхейма под длинным названием «Возвращение еврея-добровольца после Освободительной войны в семью, живущую согласно старым традициям», написанная в 1833 году. Освободительная война — это война с Наполеоном, символизирующая немецкий патриотизм и национальное единство, которыми модернизированные евреи очень дорожили. Воинская служба была для евреев важнейшим элементом модернизации и интеграции, одним из символов гражданского равноправия, недаром отец добровольца с благоговением рассматривает Железный крест на гусарском мундире сына (черные ленточки на рукаве свидетельствуют о ранении). Это настоящий еврейский дом — на столе стоит бокал для кидуша и лежит хала, мать держит чашу для омовения рук. Другими словами — перед нами идеальная немецкая семья Моисеева вероисповедания.
Но если Оппенхейм видит свою задачу в поиске компромисса между еврейским и немецким, то такой видный мастер, как Эдуард Бендеман, оформлявший королевский дворец в Дрездене, переживает свое еврейство как некую травму, наказание свыше, и для него идентификация с немецкой культурой намного важнее, чем принадлежность к евреям.
– Национальные элиты западноевропейских стран воспринимали этих художников как своих? Насколько были распространены идеи о тлетворном влиянии еврейства в искусстве, подобно тому, как Вагнер ополчился против еврейства в музыке?
– Это зависело от многих факторов. Оппенхейм — очень известный немецкий художник, но немецкие критики ценят его не за то, что так дорого еврейской публике. Для них важна его принадлежность к общим тенденциям немецкого искусства того времени — портреты Гейне и Берне кисти Оппенхейма, его иллюстрации к произведениям Гёте считаются классическими.
Такой мастер, как Леопольд Горовиц, вообще был едва ли не придворным живописцем австрийского императора и был принят в высшем свете — ему позировали император Франц Иосиф, императрица Елизавета Австрийская, а «еврейская» известность к нему пришла после полотна «Девятое Ава в синагоге».
Успешным воплощением идеалов Хаскалы считается и творчество Александра Лессера — он был абсолютно интегрирован в польскую среду. Его главное произведение — «Похороны жертв манифестации 1861 года», где мы видим раввинов (Ястрова и Майзлиша), стоящих рядом с епископом, — висит сегодня в Еврейском музее Варшавы. Это выглядит как манифест польско-еврейского единства. Многие евреи поддерживали польское освободительное движение, в них видели союзников в борьбе против российских оккупантов, и подобная картина отвечала настроениям тогдашней польской политической элиты.
Сложное отношение к родившемуся в Дрогобыче и начинавшему во Львове Маурицио Готтлибу, чьи работы висят в Варшаве в Национальном музее напротив полотен главного национального художника Польши Яна Матейко. У прожившего всего 23 года Готтлиба практически все работы посвящены еврейской теме. Разумеется, сегодня, когда стало модно объявлять еврейский элемент частью польского наследия, очень легко заявить, мол, все это наше — польское. В истории всегда есть место парадоксам, хотя еврейские акценты в творчестве многих художников-евреев возникали именно из-за их отторжения поляками.
Евреи стояли у истоков и национальной румынской живописи — собственно, первая румынская картина — «Революционная Румыния» — написана евреем Константином Розенталем, который умер в тюрьме после поражения революции 1848 года. В изгнании скончался и Барбу (Иуди) Исковеску, который также был одним из самых первых «румынских» художников.
Еврей-портной, 1864 год
– Как к этим мастерам относились в еврейском обществе? И как разрешался спор между национально-конфессиональным и общечеловеческим?
– Отношение менялось — в этом контексте вспоминается фельетон на идиш Ицхака Лейбуша Переца в варшавской газете «Хайнт», опубликованный после смерти Марка Антокольского — скульптора номер один в Российской империи, академика, командора ордена Почетного легиона и прочая, и прочая. Скульптор скончался в Германии, и его тело перевозили для погребения в Петербург. Ицхак Лейбуш Перец написал полемический фельетон (в ответ на выступления в периодике, что, мол, Антокольский — русский художник) о том, как душа Антокольского летит в Петербург и два ангела борются за нее — русский православный и еврейский. Каждый тянет ее в свою сторону, но в результате она прибывает на Санкт-Петербургское еврейское кладбище…
С одной стороны, когда Стасов пенял Антокольскому за отход от еврейских тем, тот отвечал, что вообще-то он русский художник. С другой — когда скульптор представил своего «Христа перед судом народа», разразился грандиозный скандал — это было первым в истории изображением Иисуса как традиционного еврея — с пейсами, в талите и т. п. «Человек с таким носом не может быть носителем великих идей!» — возмущался Крамской.
Долгое время способности евреев к художественному творчеству вообще отрицались, и один из критиков сравнивал феномен Антокольского с успехом еврейских сельскохозяйственных колоний в Новороссии, так как считалось, что евреи не способны и к земледелию. Чуть позже еврейские идеологи призывали творить еврейское искусство, при этом никто не знал, что оно должно собой представлять.
Единства не было — это очень сложная проблема, связанная с раздвоенностью еврейского интеллигента, перед которым стоял широкий спектр выбора разной культурной идентификации.
– Многим ли удалось пройти по узкой дорожке между национальным и универсальным? Остались ли евреями потомки этих художников или полностью ассимилировались?
– Процесс модернизации во многом трагичен, тем более что он происходил на фоне уничтожения еврейской культуры и самих евреев. Дети Антокольского, насколько я знаю, остались евреями, но большинство потомков расстрелянных писателей на идиш не могут прочитать в оригинале произведения своих отцов.
Еврейство многолико, и лично я не берусь сказать, кто правильный еврей, а кто нет. Но даже в выборе профессии художника уже было нечто, отдалявшее этих людей от традиционной общины.
– Когда еврейская тема стала модной и кто главным образом выступал покупателем работ художников, подобных Исидору Кауфману?
– Если под еврейской темой понимать библейские сюжеты, то она всегда была модной. А вот мода на изображения традиционных евреев возникла в конце XIX — начале XX века и связана с патерналистским отношением к ост-юден и отчасти ностальгией по этому идеализированному миру. Это произошло, когда еврейская буржуазия перестала стыдиться своего происхождения, появились меценаты и еврейский арт-рынок.
Далеко не все подобные произведения сводились к фольклору и бытописанию. «Часовщик», написанный учителем Шагала — Йегудой Пэном в 1914 году, — это целое размышление о времени. Газета в руках патриархального старика-часовщика называется «Хайнт» («Сегодня»), и на первой ее странице аршинный заголовок «Большое наступление в Карпатах» — предвестник новой эпохи. Но часовщик читает последнюю страницу — видимо, рекламные объявления…
– В какой степени над разными концепциями еврейского национального искусства довлела идеология? Сионистская, если мы говорим о школе «Бецалель», или левая коммунистическая, если имеем в виду объединения типа «Культур-Лиги». Это было присуще исключительно еврейскому искусству или можно провести аналогии с формированием национального искусства у других народов?
– Еврейский опыт вовсе не уникален. Тот же Стасов поучал русских художников, указывая им, как и что нужно писать, откровенно признаваясь, что при этом важен даже не высокий художественный уровень, а типическое обобщение, обращение к народной жизни. За это он готов был простить невысокий профессионализм многим передвижникам, видя в них представителей национальной школы российской живописи. Среди них были, безусловно, выдающиеся мастера, но почитайте, например, что пишет Репин Стасову, — мол, все эти Микеланджело и Рафаэли не стоят кисти нашего Крамского.
Для многих народов на каком-то этапе истории идеи национального искусства были очень актуальны. У евреев этот процесс шел почти параллельно с поисками украинцев — вспомните утопии Нарбута или Бойчука с его идеей синтетического национального стиля. Практически одновременно формировалась национальная идея — как украинская, так и еврейская. Иван Франко интересуется сионизмом, заимствует символику и термины из сионистского лексикона, проводит параллели между народами.
Идеология в искусстве заключается в конструировании программы. Для Соединенных Штатов это актуально по сей день. Что должен изображать американский национальный художник? Небоскребы или жителей Среднего Запада, как какой-нибудь Хант? На какие традиции он должен опираться? Что становится предметом изображения в классическом американском пейзаже? Кстати, пейзаж — очень национальная форма искусства — национальная природа отражает душу народа — и эта идеологическая формула применима ко многим странам.
– То есть художники-евреи, внесшие огромный вклад в американский авангард, поначалу воспринимались как чужаки?
– Разумеется. Америка была очень консервативной в художественном плане страной вплоть до Второй мировой войны. Все новые тенденции привозили иммигранты — главным образом восточноевропейские евреи. Это было настолько очевидно, что в американской критике звучали антисемитские нотки, модернистов обвиняли в том, что они создают совершенно не американское искусство, и на тот момент это было правдой.
Непропорционально большая роль евреев в американском авангарде объясняется и тем, что модернистское искусство связано с левыми политическими идеями, а евреи активно продвигали эти идеи — лейбористские, анархистские, феминистские.
Например, в первой четверти XX века практически вся анархистская пресса в США выходила на идиш. Рудольф Рокер — известный английский анархист, перебравшийся в Америку, был вынужден выучить идиш, потому что ему негде было печататься. Анархизм был идеологически связан с американским дадаизмом, и не случайно среди дадаистов немало евреев.
С кем общался Есенин в Нью-Йорке? С писателями, говорившими на идиш, в основном публиковавшимися в социалистической прессе, — они его переводили с русского на английский. Маяковского в Америке принимали члены прокоммунистического клуба имени Джона Рида — главным образом русскоязычные евреи.
Группа художников-экспрессионистов Ten состояла исключительно из евреев, большинство которых учились в юности в The Educational Alliance Art School — бесплатной еврейской школе в Нижнем Ист-Сайде. Группа эта ставила перед собой чисто творческие, а не национальные задачи — она боролась против социального (не путать с социалистическим) реализма, во главе которого тоже стояли два еврея — Бен Шан и Вильям Гроппер. Но, когда Еврейский музей в Нью-Йорке возглавил радикальный авангардный критик Харальд Розенберг, он начал выставлять абстрактный экспрессионизм, видя в нем именно еврейское искусство.
– Можем ли мы на сегодняшний день говорить о еврейском искусстве или это условность?
– Тематический подход себя исчерпал, у каждого свои представления о том, что такое еврейское искусство. Еще Шагал писал, мол, все говорят о еврейском искусстве, а я не знаю, что это такое.
В хасидской среде по-прежнему любят жанровые сценки, но отношение к искусству изменилось и там — есть раввины, которые занимаются живописью, появились женщины-художницы. Израильское искусство тоже никак не может определиться — еврейское оно или нет. В 1990-е годы в Израиль репатриировался один художник, который привез дипломную работу — «Маркс и Энгельс в Лондоне»: два бородача идут по набережной Темзы. Маркс и Энгельс на новой родине оказались никому не нужны, и автор доработал полотно — основоположники научного коммунизма превратились в других бородачей — Герцля и Нордау в Базеле. Можно ли это считать еврейским искусством?
С другой стороны, иногда очень непросто отделить еврейское от универсального. В прошлом году мы провели в Еврейском музее и Центре толерантности в Москве выставку «Евреи в русском авангарде. 1910–1980». Ничего специфически еврейского в творчестве большинства этих художников не было, но оказалось, что… практически весь русский авангард представлен еврейскими именами. Критики и зрители были совершенно к этому не готовы, нас обвинили в национализме. «А где же все остальные?» — негодовала публика. «Действительно, где? — интересовались мы в свою очередь. — Почему нет других художников в советском авангарде?» И почему попытка назвать вещи своими именами вызывает такое лицемерное отторжение? Как видите, вопросов больше, чем ответов…
Беседовал Михаил ГОЛЬД
hadashot.kiev.ua
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
