Памяти патриарха еврейской литературы и еврейского театра Моисея Лоева

Моисей Лоев
Моисей Лоев

В творческом наследии Моисея Лоева переплетаются две темы: история еврейского театра, в которой писатель стал не только летописцем, но и участником самых драматических событий, связанных с уничтожением даже следов еврейского театра в бывшем Советском Союзе, и переданная эстафетой от великих еврейских писателей Менделе Мойхер-Сфорима, Шолом-Алейхема, Ицхака-Лейбуша Переца, Давида Гофштейна, Переца Маркиша, Матвея Талалаевского и других история наших местечек и их молодой поросли, стремившейся к знаниям и свету, тех еврейских юношей и девушек, которые стали нашими прабабушками и прадедушками, бабушками и дедушками и просто нами. О судьбах многих из них рассказано в книге Моисея Лоева «Мазл тов, мы едем в Америку».

Предлагаем вашему вниманию отрывки из «Украденной музы» и «Страниц истории еврейского театра», а также небольшую новеллу из «Последней спички».

Из «Страниц истории еврейского театра»

Ìàêåò 1…11 мая 1934 года состоялось открытие Биробиджанского областного еврейского театра, который был создан на базе выпускного курса Московского еврейского театрального техникума (МЕТТ). Директором стал молодой еврейский поэт Эммануил Казакевич, в будущем известный русский писатель. А для своего театра он успел написать комедию «Милх ун гоник» («Молоко и мед»).

Для передышки расскажу шутку ведущего актера театра Иосифа Гросс-Колина: «Биробиджанские старожилы смотрели спектакли нашего театра по нескольку раз. Я помню, что на спектакль “Цвей Куни лемлех” (“Два простофили”) А. Гольдфадена всегда приходил и занимал свое место в первом ряду старый театрал, портной Пунянский. Однажды я его спросил: “Товарищ Пунянский, вы не пропустили, как мне кажется, ни одного спектакля, неужели вам не надоело?” На что он мне ответил с усмешкой: “Вы понимаете, мой дорогой, спектакль этот идет с каждым разом все хуже и хуже, вот мне просто интересно знать, до чего вы докатитесь”».

Осенью того же 1934 года был создан еще один театр — Крымский колхозно-совхозный, который обслуживал не только два еврейских национальных района — Аариндорфский и Фрайдорфский, но также тружеников других трех еврейских национальных районов Украины: Калининдорфского, Сталиндорфского и Новозлатопольского.

Это был замечательный молодежный коллектив, тоже созданный на базе выпускников МЕТТа 1934 года. Он не страшился никаких трудностей. Нужно было — добирались к своим сельским зрителям на волах, нужно было — шли пешком, играли, где только можно: в прокуренных клубах, в амбарах, а то и в степи…

Из «Украденной музы»

3594…Разгром еврейской культуры начался с убийства Соломона Михоэлса 11 января 1948 года.

О том, что закрыли Киевский кабинет еврейской культуры, я узнал таким образом. Летом 48-го я взял в кабинете целую пачку старых полузабытых еврейских пьес. Мечтал найти среди них стоящее произведение, которое можно было бы после соответствующей обработки поставить на сцене. Теперь (было это в декабре 48-го или в январе 49-го), приехав в Киев по служебным делам, я решил пьесы вернуть. Поднялся на второй этаж и увидел, что входная дверь кабинета не только заперта, но и опечатана. Мне стало не по себе. Что это означает? Что случилось? Подошел охранник. Я ему сказал, что мне здесь нужно. Он на меня странно посмотрел.

– Ты что, не знаешь, что контору вашу прихлопнули, а всех, кто там работал, арестовали? Меня бросило в холодный пот.

– За что? — вырвался невольный вопрос.

– Это ты спроси в другом месте, — ответил охранник с ухмылкой и посоветовал убраться, пока меня никто здесь не заметил. Я выскочил на улицу как ошпаренный…

Из «Последней спички». С пятаком в кармане

loev-foto4-637В глубине кармана моих коротких штанишек уже побывало все что душе угодно: коробочка из-под сапожного крема, ржавые ключи, цвелые сухарики, мелкие кусочки сахарина. Теперь там звенит пятак, настоящая монета, из тех, которые начали выпускать после бумажных, ничего не стоящих миллионов, — коробок спичек — миллион…

В обращении пятак появился одновременно с червонцем — валютой богачей, вместе с непонятным словом «НЭП».

Уже не помню, кто мне подарил монету. Отец ли из своей первой зарплаты, полученной в сапожной мастерской Комборбеза (Комитет по борьбе с безработицей), или бабушка Идес, которая, как и раньше, тяжело работала в богатых домах?

Я бегу по улице, в кармане звенит пятак, дразня и завораживая, и не чувствую под собой ног. Не бегу, а лечу! Лечу к известным магазинам, и мне кажется, что, прежде чем что-либо куплю, сердце разорвется от нетерпения и счастья.

После сыпного тифа, который чуть не унес меня на тот свет, после мисочки супа, которую мы, голодные дети из бедняцкого приднепровского района Старый базар, получали в американской джойнтовской кухне, находившейся в большом дворе канатчика Йойла, тот пятак казался мне пропуском в рай. Моя детская фантазия разыгралась, даже обнаглела, и я готов был совершить самый тяжкий грех, лишь бы попробовать то, что можно приобрести за пятак.

Решено: зайду в колбасную и куплю осьмушку колбасы. Осьмушка фунта трефной колбасы. Ну и что, что она с салом, зато такая вкусная, такая пахучая! Попробую хоть раз в жизни. Колбасную в самом центре Черкасс, так называемом Крещатике, держал толстопузый немец. На лице, походившем на крепко надутый мяч, выделялись маленькие красные глазки: длинная трубка приросла к толстым, всегда жующим губам. Было в этом магазине все: всякие колбасы и разнообразнейшие сосиски, окорока и ветчина, сальтисоны и наперченные холодцы, а в витрине на самом видном месте, в затейливой керамической посудине возлежал великолепный поросенок, украшенный всякими кулинарными изысками.

Я решительно шагаю к стеклянным дверям колбасной.

И должно же было так случиться, что из нее навстречу мне вываливается совершенно обалделый пьяница. Глаза из орбит, еле держится на ногах, тяжело дышит в лицо чесноком и перегаром. В его отвратительном облике было что-то бычье. От одного вида у меня вдруг появляется чувство гадливости.

– Нет, — сглотнул я слюну, — не хочу колбасы — ни трефной, ни кошерной. Лучше куплю себе мороженое.

Есть мороженое, которое продают на улице с тележек. Но это не то. Другое дело — нарядное кафе, где мороженое подают в блюдечках и едят его специальными ложечками.

И вот я уже в кафе. Все блестит. Официантки, молодые девушки, все в белых кружевных передниках. На их подносах — разноцветные шарики мороженого, облитого вареньем и посыпанного орехами и шоколадом.

Но за пятак, оказывается, тут можно выпить лишь стакан сельтерской воды.

– Ничего, обойдусь без мороженого. Лучше куплю в соседней кондитерской осьмушку халвы. И сразу представил, как она тает во рту. Конечно, с французской булочкой халва была бы вкуснее, но булочка сама стоит пятак. Нет, уж лучше халва! В кондитерской столько добра, что глаза разбегаются. Печенье, торты, пирожные, сладости всех сортов. Вот и моя желанная халва, а рядом — свежие, ароматные булочки-франзольки. Стоп… Я замираю на пороге. Дальше идти не осмеливаюсь, чувствую себя ужасно чужим среди расфуфыренных женщин, шикарно одетых мужчин, сидящих у накрытых столиков. Какая-то робость нападает на меня, к тому же здесь душно, очень душно. Нечем дышать. С облегчением выбегаю на улицу. Пятак еще звенит в моем кармане.

Может, зайти во фруктовый магазин? Он расположился в подвале. Его белые кафельные стены до самого потолка уставлены полками с потрясающими диковинами. Фрукты и овощи со всего света: лимоны и апельсины, финики и ананасы, мандарины и инжир, изюм и персики и, конечно, яблоки, груши, сливы, вишни… Может, купить апельсин? Но кто мне его продаст за пятак?

Моисей Лоев с Бел Кауфман
Моисей Лоев с Бел Кауфман

Так я добрался до книжного магазина. Людей было немного, и я почувствовал себя свободнее, появилось ощущение раскованности. Мое внимание привлекла тоненькая книжечка в желтой мягкой обложке с текстом, отпечатанным на шершавой бумаге. Она как будто тоже выбиралась из голодных лет. На обложке было написано на идиш: «Шолом-Алейхем. Рассказы для детей». Я стал листать эту шершавую книжицу (я уже неплохо читал на идиш): «Три головки», «Ножик», «У царя Артаксеркса». Ну прямо как у нас, на Старом базаре. Конечно, я ее купил! Первая книжечка… за первый пятак.

Мой сосед, которому я рассказал эту историю, спросил меня: «Как может звенеть в кармане один-единственный пятак?» Но для меня он звенел и звенит до сих пор!

Подготовила Анна ГОЛЬДБЕРГ

Оцените пост

Одна звездаДве звездыТри звездыЧетыре звездыПять звёзд (ещё не оценено)
Загрузка...

Поделиться

Автор Редакция сайта

Все публикации этого автора